П.А. Столыпин.
http://samlib.ru/k/kolesnikow_w_w/smutn ... ka-1.shtml
Русский язык перед распутьем. (Смутное время русского языка)
Нет, я этой обезьянщины терпеть не могу. У нас
издавна завелась обезьянщина, охота подражать...
Обезьянничая да попугайничая, мы далеко не уйдём.
(из словаря В.И.Даля)
Испещрение речи иноземными словами вошло у нас
в поголовный обычай, а многие даже щеголяют этим,
почитая Русское слово, до времени, каким-то
неизбежным худом, каким-то затоптанным половиком,
рогожей, которую надо усыпать цветами иной почвы,
чтобы порядочному человеку можно было по ней
пройтись. (В.И.Даль)
Со времени написания этих строк В.И. Далем каждый новый отрезок нашей истории приносил всё новые и обильные вливания в наш язык иноязычных слов, превращая "испещрение речи иноземными словами" в устоявшееся правило. И сегодня, слушая современную речь, ловишь себя на мысли, что уже не русский язык испещряется иностранными словами, а в речь, состоящую из иноязычных слов, в качестве вкраплений включаются русские слова. Что же происходит? Неужели словарный запас русского языка настолько беден? Да вроде бы нет. Или что-то с памятью нашей стало, что вспомнить русское слово не получается? Сколько нам ещё слушать убаюкивающие и успокаивающие речи, что язык сам со всем справится и отсеет всё ненужное? Ведь все мы видим, что из нашего языка странным образом отсеивается всё русское, а нас уверяют, что всё в порядке и не о чем беспокоиться. Может быть, желание пощеголять иноземными словами зашло слишком далеко, что пора бы остановиться и вспомнить про "сокровища родного слова", о которых говорил Пушкин? Сколько мы ещё будем относиться к Русскому слову, как к затоптанному половику?
Мы все привыкли воспринимать изменения в нашем языке как что-то должное, как само собой разумеющееся. В суете сегодняшнего дня нам некогда думать, почему телеведущие беспрестанно говорят "актуальный" и "мониторинг", почему товар у нас "реализуют", а не продают, почему ответственность "персональная", а не личная и т.д.. Мы привыкли доверять людям, использующим иностранные слова и считаем, что если они их используют, то значит так и надо. Но так ли это на самом деле? И если немного встряхнуться от спячки и поразмышлять о нашем языке, то многое в нём начинает вызывать вопросы. Приведу один довольно показательный пример, который подтверждает высказывание В.И.Даля. Мы помним из нашей истории, что для обсуждения насущных вопросов и решения жизненных задач народ русский собирался на вече, держал совет, созывал соборы, проводил съезды и собрания, в сёлах люди сходились на сход и на круг, но прошло время и всё изменилось. Сегодня созданный фонд (англ. Found - основание, учреждение) "Русский мир", призванный защищать русский язык, почему-то проводит латинские "конференции" ( лат. Conferentia - собрание, совещание) , созывает французские "ассамблеи" (франц. Assemblee - собрание), выдаёт не награды, а "гранты" (англ. Grant - жалованье), проводит "дискуссии" (англ. Discussion - обсуждение, прение) по "актуальным" (англ. Actual - действительный, настоящий) "проблемам" (греч. Problema - задача, вопрос) и т.д.. Какой-то "Русский мир" нерусский получается. Конечно, этот фонд, наверное, делает и много полезного, но вся эта любовь к иностранным словам очень удивляет. Это вызывает некоторое недоумение. И когда всё это видишь, создаётся ощущение, что русский язык у нас не защищают, а хотят оградить от русских слов и своего родного наследия. Так почему же "Русский мир" не ценит русское слово и почему для него латинская "конференция" дороже русского собора? Наблюдая за современным русским языком, подобные вопросы можно задавать бесконечно. Но главная причина всего происходящего, наверное, всё-таки кроется в нашем безразличии к родному слову, и это оставляет глубокий след на всём нашем языке.
Удивляют способы "обогащения" нашего языка. Почему, если сегодня какой-нибудь не очень умный человек откроет английский словарь и начнет читать по буквам английские слова и добавлять русские окончания, то все эти новообразованные слова тут же объявляют заимствованиями и включают в словарь иностранных слов? А потом эти "новые" слова необъяснимым образом оказываются уже в русском словаре (то есть их выдают уже за русские). При этом эти "новые" слова начинают усиленно внедрять в наш язык. Мы то и дело слышим: "респектабельный" (англ. Respectable), "презентабельный" (англ. Presentable), "комфортабельный" (англ. Comfortable), "репрезентативный" (англ. Representative), "эксклюзивный" (англ. Exclusive) и т.д.. Если вы возьмете современный словарь русского языка и дадите его обычному человеку, то половина слов из этого словаря будет ему незнакома и непонятна (здесь я говорю именно об иностранных словах). Что же это за русский словарь такой? Например, с какого-то времени слова "адекватный" и "толерантный" стали русскими словами. Слово "адекватный" (англ. Adequate от лат. Adaequatus -приравненный) является заменителем слов "соответствующий", "соответственный", "соразмерный", "согласующийся", "равный", "равноценный", "равнозначный", "равновесный", "равностепенный", "подобный", "подобающий", "надлежащий", "пристойный" (пристойное поведение), "вменяемый" (вменяемое состояние), "внятный", "уравновешенный" и какая возникла нужда в слове "адекватный" непонятно. Подобные "обогащения" делают наш язык скуднее: там, где мы раньше могли использовать целый набор русских слов, имеющих свои оттенки, теперь у нас везде используют одно иностранное слово. По сути любому русскому понятию можно придумать какой-нибудь заменитель на основе иностранных слов. Если можно сказать по-русски "терпимый", то "обогатитель" нашего языка заменит "терпимый" на "толерантный" (от лат. Tolerantia - терпение), хотя по смыслу это равнозначные слова. Отсюда видно, что у нас не обогащают язык, а заменяют. И в этом сильно преуспели. Кто же остановит этих неуёмных "обогатителей", деятельность которых приняла столь широкий размах? Неужели чьё-то глупое обезьянничание мы должны воспринимать как обогащение русского языка? Но вряд ли можно говорить про обогащение языка при полном безразличии к наследию этого языка, к его внутренним запасам, к его богатству и красоте. Вот где неисчерпаемый источник для обогащения, но его-то как раз и не замечают. Ведь что мы постоянно видим в окружающей нас жизни? Если какой-нибудь человек ввернёт в свою речь никому не известное иностранное слово, то все промолчат и сделают вид, что всё поняли. Но если кто-то скажет новое русское слово, то это вызовет общее удивление и тут же посыплются вопросы, упрёки, насмешки, издевательства. О каком развитии языка тут можно говорить? Это развитие пресекается на корню. Где же здесь свобода, про которую любят рассуждать любители иностранщины? Получается, что право свободы даруется только любителям чужих наречий. Вот и пляши под их дудочку да не высовывайся, а то засмеют. Итогом такого обогащения нашего языка является вытеснение русских слов на задний двор и употребление иностранных слов вместо русских. А это по сути и есть постепенное уничтожение русского языка, так как русского в нём остаётся всё меньше и меньше.
Подобные изменения в языке никогда не оставляли безучастными и равнодушными наших писателей, обеспокоенных будущей судьбой родного языка. В разное время нашей истории русские писатели предупреждали о вредности увлечения иноязычными словами и о пагубных последствиях такого увлечения. Но, видимо, с течением времени их предупреждения немного подзабылись. В XIX веке Александр Семёнович Шишков указывал: "Самый невежественный и вредный для языка навык состоит в употреблении чужих слов вместо своих собственных. Это приводит язык в оскудение, препятствуя извлекать ветви из его корней и отнимая у тех, которые прежде извлечены, способность расширять свое значение и силу... При частом употреблении их наши слова, как не поливаемые цветы, вянут, сохнут, не распускаются". Подобные же мысли высказывали М.В. Ломоносов, А.П. Сумароков, А.С. Хомяков, М.Н. Загоскин и другие. Но, кроме того, что мы сами портим и губим свой язык, такой язык и у иностранцев какого-либо восхищения не вызывает. Наше хватание европейских слов самими европейцами воспринимается как смешные потуги дикарей дотянуться до их культурного уровня. Наша любовь к иностранным словам создаёт у европейских народов ложное представление о бедности, скудости и отсталости нашего языка. Князь А.В. Волконский в одной из своих статей пишет: "Однажды польская газета заявила, что язык наш слишком беден для выражения современных культурных понятий и вынужден прибегать к заимствованиям. А.В. Амфитеатров ответил статьёй без единого иностранного слова. "Мы знаем, ответили в свою очередь поляки, что г. Амфитеатров прекрасно владеет русским языком, но пусть заглянет в соседние столбцы". E. Haumant в своей "Culture francaise en Russie" смеётся над русскими переводами: их правильнее назвать транскрипциями". Волконский писал свои статьи о русском языке в двадцатые годы прошлого столетия, но и сегодня его работы звучат современно и не потеряли своей злободневности. В той же статье Александр Волконский далее продолжает: "Нет, среди иностранцев наша погоня за иностранными словами сочувствия не найдёт: они любят, берегут и холят родную речь и скорее Сена вспять потечёт, чем французский писатель оскорбит свой язык, включив в него... какое-либо "nravstvein odobrene".
Но чем мы обогащаем наш язык? Ещё Ломоносов писал про "дикие и странные слова нелепости, входящие к нам из чужих языков", которые, по его свидетельству, "искажают собственную красоту нашего языка, подвергают его всегдашней перемене и к упадку преклоняют". Если в языке усыхает яркость, тонкость, выразительность и исчезает ясность, то что это, если не упадок? О степени упадка языка мнения могут быть самые разные, но то, что диких и нелепых слов у нас в избытке, может видеть каждый. Мы уже притерпелись к этим словам и пропускаем их мимо ушей. Большинство людей толком и не знают, что означают все эти "эвакуации", "ликвидации", "эксплуатации", "трансляции", "мониторинги", "креативы" и т.д.. Например, мы то и дело слышим про "эвакуацию" людей с места бедствия и уже не спрашиваем себя: а зачем нам эта "эвакуация", неужели по-русски нельзя сказать? Слово "эвакуация" (позднелат. Evacuatio, от лат. Evacuo - опоражниваю) первоначально имело значение "опорожнения" чего-либо и применять это слово по отношению к людям несколько странно. Опорожнить можно кастрюлю или ведро, но никак не людей. Очевидно, когда мы слышим слово "эвакуация", мы должны понимать его в смысле "вывоз" или "перевозка". Тогда непонятно, кому пришло в голову пользоваться латинской "эвакуацией", когда мы можем прекрасно передать нужный смысл посредством родного языка. Если англичане и французы взяли это слово на вооружение, то это их личное дело, но нам-то зачем быть попугаями и повторять ненужные нам слова? Пусть они там у себя этими "опорожнениями" и занимаются. Это слово не является чем-то насущно необходимым для нашего языка. Вместо "эвакуации людей из зоны (места) бедствия", мы можем сказать - "удаление людей с места бедствия". Можно и другие слова употребить (вывоз, перевозка, переброска, спасение, освобождение и т.д.). Спасатели во время пожара призывают людей, чтобы те "очистили помещение". У итальянцев нет слова "эвакуация", и они обходятся другими словами. Мы ничем не хуже итальянцев. Поэтому вместо "эвакуатор" можно использовать: перевозчик, машиновозчик, машиновоз, машиногрузчик, машиногруз, машиноборщик, машиноборец, месточист, перевозка, удалитель, вывозчик, уборщик, уборочник и т.д. Здесь есть простор для творчества. Это и будет истинным обогащением языка.
Почему если какое-то ненужное и уродливое слово давно внедрено в наш язык, то мы ничего не можем с этим поделать и должны с этим смириться? Как будто это вечный приговор и мы не можем исправить ошибку предыдущих поколений. На самом деле можем, нужна только воля. Если у наших "обогатителей" получается заменять русские слова на иностранные, то почему нельзя вернуть русские слова вместо иностранных? Почему мы должны считать, что русское слово хуже латинского или французского? Кто это придумал? Я не верю утверждающим, что поезд ушел и уже поздно. К иностранным словам нас приучили, и они держатся на силе привычки. Но, по словам В.И. Даля: "А на привычку есть отвычка, на обык - перевык". Вертолётом заменили геликоптер, и про него никто не вспомнит. Никто не вспоминает различные "сатисфакции" и "циркуляры" прежних веков. Придёт время, когда не вспомнят ни "диверсификацию", ни "мониторинг". Если мы начнём говорить по-русски "терпимость", "соответствие", "устойчивость", то все эти "толерантности", "адекватности" и "стабильности" будут вспоминать как страшный сон.
Бывает, замену русских слов на иностранные оправдывают тем, что некоторые иностранные слова короче русских, и это способствует краткости изложения. Во-первых, это не всегда так. Для примера можно привести следующее: ассортимент (подбор, выбор), церемония (обряд), эксперимент (опыт), комфорт (уют), комфортабельный (удобный), коммуникативный (общительный), коммунальный (общинный, общий), фундаментальный (основной, коренной), конфиденциальный (тайный, сокровенный), модернизация (обновление), рецензия (отзыв, оценка), коммуникация (связь, сообщение), интерпретация (толкование), рекомендация (совет), трансляция (перевод), пропорционально (соразмерно), детектив (сыщик), бизнес (дело), контрафактный (поддельный), продемонстрировать (показать, явить, проявить), интенсифицировать (усилить, ускорить) и т.д. Подобных примеров можно насобирать довольно много. Почему-то здесь про краткость не вспоминают? И иногда можно наблюдать стремление простое и короткое русское слово поменять на иностранное, но подлиннее и позаковыристей, чтобы ух как всех удивить. Те же французы не торопятся заменять свои слова на более короткие из других языков. И уж если стремиться к краткости, то лучше вместо английского выбрать китайский или корейский язык. Там есть слова, состоящие из одной или двух букв, а какие имена короткие! По корейским меркам, пока русское имя назовёшь, уснуть можно. А у них четко и коротко, как выстрел: Ким Чен Ир, Кун Хи Ли, Ли Хак Су, Чун Мон Ку и т.д. Кроме того, каждый язык имеет своё словесное полотно, выработанное веками развития, свой звуковой образ, своё разнообразие красок и оттенков, и в этом заключаются его сила, красота и достоинство.
Иногда любители иностранных слов берут какое-нибудь иностранное выражение и намеренно делают нелепый и косноязычный перевод на русский язык. Наверное, чтоб всем смешно стало. Вообще выставлять русский язык смешным у них приветствуется. А потом говорят: "Видите, какое безобразие получается". Во-первых, русский язык достаточно гибок, чтобы сделать различные переводы, а во-вторых, многое, что сегодня может показаться смешным, завтра станет обычным и повседневным. Например, если бы слово "живопись" вводилось в русский язык сегодня, то мы услышали бы немало издевательств и насмешек по поводу живописания. В Англии, например, играют в игру "ногамяч" (football) и для них это не смешно. Или газеты они называют "новостная бумага" (newspaper). И если внимательно рассмотреть английские слова, то среди них можно найти немало смешного и нелепого. В любом языке есть, на первый взгляд, смешные слова, но люди привыкли к этим словам, и они стали общепринятыми.
Многие иностранные слова пришли к нам по той причине, что выражают новые понятия, которых ранее не существовало. Это так. Но о чем нам это говорит? Это говорит нам о том, что народы, создавшие новые понятия, не боятся создавать новые слова на основе родных корней и не боятся, что новые слова кому-то покажутся смешными. И постепенно новообразованные слова становятся для всех привычными и общеупотребительными. Почему мы не можем последовать примеру этих народов в создании новых слов, а должны обязательно пользоваться иностранными словами и заучивать не понятные нам названия? Мы что, глупее других народов и ничего своего создать не можем? Или эти иностранные понятия являются чем-то священным и для нас недосягаемым? Как будто какие-то небожители, подобно Моисею, спустившемуся с Синайской горы, сошли к нам с небес и вручили нам священные скрижали, на которых высечено: кондиционер, компьютер, сервер, провайдер, интернет, продюсер, мерчендайзер и т.д. - а мы должны склониться в глубоком почтении и признать, что до такого нам точно никогда не додуматься. На самом деле все эти иностранные слова при желании легко переложить на русский язык, отдельные примеры этому есть (упоминавшийся ранее вертолёт). В противном случае словарь этих "священных" понятий будет раздуваться до бесконечности. Опыт других стран показывает, что многие народы ведут довольно успешную работу по созданию своих слов для наименования новых вещей и понятий (особенно можно отметить опыт Исландии, Финляндии, Франции). Там не смотрят с обречённостью на наступление чужих языков и не воспринимают как некую неизбежность засорение языка иноязычными словами. И уж тем более не встают на защиту этих иноязычных слов. Они с успехом создают свои слова на основе родного словарного запаса, и благодаря этому их языки получают новое развитие. Это действительное, настоящее развитие, так как оно не обрубает корни языка, а, наоборот, в родных корнях полагает источник для создания нового слова. Ведь родные корни новых слов наполняют эти слова внутренним содержанием, которое понятно для любого человека. Поэтому это живые слова, а не мёртвые обозначения. И в этом заключается живое развитие языка, которое неразрывно связано с пониманием ценности родного слова. А развитость языка является предметом гордости любого народа, который через язык ощущает свою причастность к истории своего народа и видит в своём языке культурное достояние, созданное многими поколениями своих предков. Чувство своего достоинства заставляет оберегать и развивать родной язык. А у кого нет собственного достоинства, тот рано или поздно всего лишается и прислуживает другим. Наверное, только неразвитые дикари с очень бедным языком могут брать из чужих языков всё без разбора, что в конечном итоге ведёт к полной потере родного языка. Кто внушил нам мысль, что, идя по пути подобных дикарей, язык получает развитие и как-то обогащается? История показывает, что этот путь ведёт к перерождению, увяданию и исчезновению языка. М.В. Ломоносов предвидел такую опасность и предупреждал об этом: "Сие краткое напоминание довольно к движению ревности в тех, которые к прославлению отечества природным языком усердствуют, ведая, что с падением оного без искусных в нем писателей немало затмится слава всего народа. Где древний язык ишпанский, галский, британский и другие с делами оных народов? Не упоминаю о тех, которые в прочих частях света у безграмотных жителей во многие веки чрез переселения и войны разрушились". Каким путём пойдём мы, зависит от всех нас.
Бывает, приходится слышать, что многие иноязычные слова (как правило латинские) имеют международное употребление и являются общими для всех европейцев и поэтому всеми признаются как что-то безусловное, вытекающее из общеевропейского развития. На этом основании некоторые полагают, что и нам надо в духе приверженности этого единого (европейского) развития прописать эти слова в нашем языке, несмотря на то, что наш язык и сам имеет широкие возможности обходиться без ненужных дополнений. Тем более, что список подобных международных слов постоянно увеличивается. Возможно, какие-то из этих слов и можно использовать, но сам по себе этот довод довольно-таки слабенький. По крайней мере, в нём нет какой-то научности или просто здравого смысла - делай что-то, потому что это делают другие. Тут, наверное, предполагается, что эти другие более высокоразвиты, и поэтому делай так, как у них, и всё. Здесь мы ведём себя, как школьники младших классов, которым хочется покурить, потому что старшеклассники курят, и не думаем о том, а стоит ли перенимать их привычки? Может быть, не надо делать своим идеалом общеевропейскую усреднённость и одинаковость? Ведь любая культура, в том числе и язык, любопытны своим своеобразием, самобытностью, непохожестью. Если, например, японцы вместо латинского "университет", говорят на родном языке "даигаку" (большое учение), а вместо "студент" -- "гакусэи" (жить обучаясь), то ведь их образование от этого не становится каким-то ущербным. Зачем же пытаться наш язык упростить и лишить самобытности, обтесав его по чьим-то меркам, и уложить в чужие языковые правила и пристрастия? Например, у европейцев есть давняя привычка всё и вся называть латинскими словами. Есть в этом польза для языка или нет? Здесь мы не будем рассматривать все причины такого пристрастия европейцев к латыни, упомянем только, что со времени принятия Европой христианства богослужение там проводилось на латинском языке, и латынь стала восприниматься как язык священного писания. Затем латынь стала и языком науки. Каково же было влияние латыни на местные языки? Например, Ломоносов так обрисовал влияние латинского богослужения на немецкий язык: "Немецкий язык по то время был убог, прост и бессилен, пока в служении употреблялся язык латинский. Но как немецкий народ стал священные книги читать и службу слушать на своем языке, тогда богатство его умножилось, и произошли искусные писатели. Напротив того, в католицких областях, где только одну латынь, и то варварскую, в служении употребляют, подобного успеха в чистоте немецкого языка не находим.". Вот и делайте выводы. Развивают ли инородные прививки язык или наоборот? А у нас следование этому пристрастию к латыни считается признаком большого ума и образованности. И чужая привычка возводится в образец для подражания. А любое подражание, как известно, ничего своего не создаёт, а вынуждено постоянно кого-то догонять и под кого-то подстраиваться.
Сегодня в нашу жизнь входят сотни бытовых приборов. Оправдано ли перенимание иностранных названий (миксер, тостер, блендер, плеер, ресивер, модем, сплитер и т.д.) без попытки дать понятное русское название? Эти слова воспринимаются нами просто как какие-то значки. Обезьянка в цирке ведь тоже слов не понимает, а воспринимает их как знаки к действию. Ей говорят "алле", и она понимает, что надо встать, ей говорят "ап", и она в ответ на слово-значок прыгает. Мы воспринимаем иностранные слова точно так же, как знаки к действию. Мы слышим слово-значок "миксер" и понимаем (кому объяснили), что это такой прибор для смешивания, слышим слово "тостер" и запоминаем, что это такое устройство для обжарки и т.д.. Слово "миксер" и намёка нам не даёт о том, что это. Просто значок, который надо запомнить, как цирковой обезьянке. Русские слова, напротив, несут ясность мышления, так как нет необходимости в словах-посредниках (миксер, тостер, ресивер и т.д.), и вместо непонятного значка появляется осмысленное, доходчивое слово. Мы понимаем, что будильник будит, печь печёт, холодильник холодит, двигатель двигает, глушитель глушит, обогреватель обогревает, самолёт летит и т.д. Поэтому правы были и Сумароков, и Ломоносов, которые говорили, что иностранные слова замутняют мышление, осложняют понимание простых вещей и поэтому портят, калечат наш язык.
Удивляют способы "обогащения" нашего языка. Почему, если сегодня какой-нибудь не очень умный человек откроет английский словарь и начнет читать по буквам английские слова и добавлять русские окончания, то все эти новообразованные слова тут же объявляют заимствованиями и включают в словарь иностранных слов? А потом эти "новые" слова необъяснимым образом оказываются уже в русском словаре (то есть их выдают уже за русские). При этом эти "новые" слова начинают усиленно внедрять в наш язык. Мы то и дело слышим: "респектабельный" (англ. Respectable), "презентабельный" (англ. Presentable), "комфортабельный" (англ. Comfortable), "репрезентативный" (англ. Representative), "эксклюзивный" (англ. Exclusive) и т.д.. Если вы возьмете современный словарь русского языка и дадите его обычному человеку, то половина слов из этого словаря будет ему незнакома и непонятна (здесь я говорю именно об иностранных словах). Что же это за русский словарь такой? Например, с какого-то времени слова "адекватный" и "толерантный" стали русскими словами. Слово "адекватный" (англ. Adequate от лат. Adaequatus -приравненный) является заменителем слов "соответствующий", "соответственный", "соразмерный", "согласующийся", "равный", "равноценный", "равнозначный", "равновесный", "равностепенный", "подобный", "подобающий", "надлежащий", "пристойный" (пристойное поведение), "вменяемый" (вменяемое состояние), "внятный", "уравновешенный" и какая возникла нужда в слове "адекватный" непонятно. Подобные "обогащения" делают наш язык скуднее: там, где мы раньше могли использовать целый набор русских слов, имеющих свои оттенки, теперь у нас везде используют одно иностранное слово. По сути любому русскому понятию можно придумать какой-нибудь заменитель на основе иностранных слов. Если можно сказать по-русски "терпимый", то "обогатитель" нашего языка заменит "терпимый" на "толерантный" (от лат. Tolerantia - терпение), хотя по смыслу это равнозначные слова. Отсюда видно, что у нас не обогащают язык, а заменяют. И в этом сильно преуспели. Кто же остановит этих неуёмных "обогатителей", деятельность которых приняла столь широкий размах? Неужели чьё-то глупое обезьянничание мы должны воспринимать как обогащение русского языка? Но вряд ли можно говорить про обогащение языка при полном безразличии к наследию этого языка, к его внутренним запасам, к его богатству и красоте. Вот где неисчерпаемый источник для обогащения, но его-то как раз и не замечают. Ведь что мы постоянно видим в окружающей нас жизни? Если какой-нибудь человек ввернёт в свою речь никому не известное иностранное слово, то все промолчат и сделают вид, что всё поняли. Но если кто-то скажет новое русское слово, то это вызовет общее удивление и тут же посыплются вопросы, упрёки, насмешки, издевательства. О каком развитии языка тут можно говорить? Это развитие пресекается на корню. Где же здесь свобода, про которую любят рассуждать любители иностранщины? Получается, что право свободы даруется только любителям чужих наречий. Вот и пляши под их дудочку да не высовывайся, а то засмеют. Итогом такого обогащения нашего языка является вытеснение русских слов на задний двор и употребление иностранных слов вместо русских. А это по сути и есть постепенное уничтожение русского языка, так как русского в нём остаётся всё меньше и меньше.
Подобные изменения в языке никогда не оставляли безучастными и равнодушными наших писателей, обеспокоенных будущей судьбой родного языка. В разное время нашей истории русские писатели предупреждали о вредности увлечения иноязычными словами и о пагубных последствиях такого увлечения. Но, видимо, с течением времени их предупреждения немного подзабылись. В XIX веке Александр Семёнович Шишков указывал: "Самый невежественный и вредный для языка навык состоит в употреблении чужих слов вместо своих собственных. Это приводит язык в оскудение, препятствуя извлекать ветви из его корней и отнимая у тех, которые прежде извлечены, способность расширять свое значение и силу... При частом употреблении их наши слова, как не поливаемые цветы, вянут, сохнут, не распускаются". Подобные же мысли высказывали М.В. Ломоносов, А.П. Сумароков, А.С. Хомяков, М.Н. Загоскин и другие. Но, кроме того, что мы сами портим и губим свой язык, такой язык и у иностранцев какого-либо восхищения не вызывает. Наше хватание европейских слов самими европейцами воспринимается как смешные потуги дикарей дотянуться до их культурного уровня. Наша любовь к иностранным словам создаёт у европейских народов ложное представление о бедности, скудости и отсталости нашего языка. Князь А.В. Волконский в одной из своих статей пишет: "Однажды польская газета заявила, что язык наш слишком беден для выражения современных культурных понятий и вынужден прибегать к заимствованиям. А.В. Амфитеатров ответил статьёй без единого иностранного слова. "Мы знаем, ответили в свою очередь поляки, что г. Амфитеатров прекрасно владеет русским языком, но пусть заглянет в соседние столбцы". E. Haumant в своей "Culture francaise en Russie" смеётся над русскими переводами: их правильнее назвать транскрипциями". Волконский писал свои статьи о русском языке в двадцатые годы прошлого столетия, но и сегодня его работы звучат современно и не потеряли своей злободневности. В той же статье Александр Волконский далее продолжает: "Нет, среди иностранцев наша погоня за иностранными словами сочувствия не найдёт: они любят, берегут и холят родную речь и скорее Сена вспять потечёт, чем французский писатель оскорбит свой язык, включив в него... какое-либо "nravstvein odobrene".
Но чем мы обогащаем наш язык? Ещё Ломоносов писал про "дикие и странные слова нелепости, входящие к нам из чужих языков", которые, по его свидетельству, "искажают собственную красоту нашего языка, подвергают его всегдашней перемене и к упадку преклоняют". Если в языке усыхает яркость, тонкость, выразительность и исчезает ясность, то что это, если не упадок? О степени упадка языка мнения могут быть самые разные, но то, что диких и нелепых слов у нас в избытке, может видеть каждый. Мы уже притерпелись к этим словам и пропускаем их мимо ушей. Большинство людей толком и не знают, что означают все эти "эвакуации", "ликвидации", "эксплуатации", "трансляции", "мониторинги", "креативы" и т.д.. Например, мы то и дело слышим про "эвакуацию" людей с места бедствия и уже не спрашиваем себя: а зачем нам эта "эвакуация", неужели по-русски нельзя сказать? Слово "эвакуация" (позднелат. Evacuatio, от лат. Evacuo - опоражниваю) первоначально имело значение "опорожнения" чего-либо и применять это слово по отношению к людям несколько странно. Опорожнить можно кастрюлю или ведро, но никак не людей. Очевидно, когда мы слышим слово "эвакуация", мы должны понимать его в смысле "вывоз" или "перевозка". Тогда непонятно, кому пришло в голову пользоваться латинской "эвакуацией", когда мы можем прекрасно передать нужный смысл посредством родного языка. Если англичане и французы взяли это слово на вооружение, то это их личное дело, но нам-то зачем быть попугаями и повторять ненужные нам слова? Пусть они там у себя этими "опорожнениями" и занимаются. Это слово не является чем-то насущно необходимым для нашего языка. Вместо "эвакуации людей из зоны (места) бедствия", мы можем сказать - "удаление людей с места бедствия". Можно и другие слова употребить (вывоз, перевозка, переброска, спасение, освобождение и т.д.). Спасатели во время пожара призывают людей, чтобы те "очистили помещение". У итальянцев нет слова "эвакуация", и они обходятся другими словами. Мы ничем не хуже итальянцев. Поэтому вместо "эвакуатор" можно использовать: перевозчик, машиновозчик, машиновоз, машиногрузчик, машиногруз, машиноборщик, машиноборец, месточист, перевозка, удалитель, вывозчик, уборщик, уборочник и т.д. Здесь есть простор для творчества. Это и будет истинным обогащением языка.
Почему если какое-то ненужное и уродливое слово давно внедрено в наш язык, то мы ничего не можем с этим поделать и должны с этим смириться? Как будто это вечный приговор и мы не можем исправить ошибку предыдущих поколений. На самом деле можем, нужна только воля. Если у наших "обогатителей" получается заменять русские слова на иностранные, то почему нельзя вернуть русские слова вместо иностранных? Почему мы должны считать, что русское слово хуже латинского или французского? Кто это придумал? Я не верю утверждающим, что поезд ушел и уже поздно. К иностранным словам нас приучили, и они держатся на силе привычки. Но, по словам В.И. Даля: "А на привычку есть отвычка, на обык - перевык". Вертолётом заменили геликоптер, и про него никто не вспомнит. Никто не вспоминает различные "сатисфакции" и "циркуляры" прежних веков. Придёт время, когда не вспомнят ни "диверсификацию", ни "мониторинг". Если мы начнём говорить по-русски "терпимость", "соответствие", "устойчивость", то все эти "толерантности", "адекватности" и "стабильности" будут вспоминать как страшный сон.
Бывает, замену русских слов на иностранные оправдывают тем, что некоторые иностранные слова короче русских, и это способствует краткости изложения. Во-первых, это не всегда так. Для примера можно привести следующее: ассортимент (подбор, выбор), церемония (обряд), эксперимент (опыт), комфорт (уют), комфортабельный (удобный), коммуникативный (общительный), коммунальный (общинный, общий), фундаментальный (основной, коренной), конфиденциальный (тайный, сокровенный), модернизация (обновление), рецензия (отзыв, оценка), коммуникация (связь, сообщение), интерпретация (толкование), рекомендация (совет), трансляция (перевод), пропорционально (соразмерно), детектив (сыщик), бизнес (дело), контрафактный (поддельный), продемонстрировать (показать, явить, проявить), интенсифицировать (усилить, ускорить) и т.д. Подобных примеров можно насобирать довольно много. Почему-то здесь про краткость не вспоминают? И иногда можно наблюдать стремление простое и короткое русское слово поменять на иностранное, но подлиннее и позаковыристей, чтобы ух как всех удивить. Те же французы не торопятся заменять свои слова на более короткие из других языков. И уж если стремиться к краткости, то лучше вместо английского выбрать китайский или корейский язык. Там есть слова, состоящие из одной или двух букв, а какие имена короткие! По корейским меркам, пока русское имя назовёшь, уснуть можно. А у них четко и коротко, как выстрел: Ким Чен Ир, Кун Хи Ли, Ли Хак Су, Чун Мон Ку и т.д. Кроме того, каждый язык имеет своё словесное полотно, выработанное веками развития, свой звуковой образ, своё разнообразие красок и оттенков, и в этом заключаются его сила, красота и достоинство.
Иногда любители иностранных слов берут какое-нибудь иностранное выражение и намеренно делают нелепый и косноязычный перевод на русский язык. Наверное, чтоб всем смешно стало. Вообще выставлять русский язык смешным у них приветствуется. А потом говорят: "Видите, какое безобразие получается". Во-первых, русский язык достаточно гибок, чтобы сделать различные переводы, а во-вторых, многое, что сегодня может показаться смешным, завтра станет обычным и повседневным. Например, если бы слово "живопись" вводилось в русский язык сегодня, то мы услышали бы немало издевательств и насмешек по поводу живописания. В Англии, например, играют в игру "ногамяч" (football) и для них это не смешно. Или газеты они называют "новостная бумага" (newspaper). И если внимательно рассмотреть английские слова, то среди них можно найти немало смешного и нелепого. В любом языке есть, на первый взгляд, смешные слова, но люди привыкли к этим словам, и они стали общепринятыми.
Многие иностранные слова пришли к нам по той причине, что выражают новые понятия, которых ранее не существовало. Это так. Но о чем нам это говорит? Это говорит нам о том, что народы, создавшие новые понятия, не боятся создавать новые слова на основе родных корней и не боятся, что новые слова кому-то покажутся смешными. И постепенно новообразованные слова становятся для всех привычными и общеупотребительными. Почему мы не можем последовать примеру этих народов в создании новых слов, а должны обязательно пользоваться иностранными словами и заучивать не понятные нам названия? Мы что, глупее других народов и ничего своего создать не можем? Или эти иностранные понятия являются чем-то священным и для нас недосягаемым? Как будто какие-то небожители, подобно Моисею, спустившемуся с Синайской горы, сошли к нам с небес и вручили нам священные скрижали, на которых высечено: кондиционер, компьютер, сервер, провайдер, интернет, продюсер, мерчендайзер и т.д. - а мы должны склониться в глубоком почтении и признать, что до такого нам точно никогда не додуматься. На самом деле все эти иностранные слова при желании легко переложить на русский язык, отдельные примеры этому есть (упоминавшийся ранее вертолёт). В противном случае словарь этих "священных" понятий будет раздуваться до бесконечности. Опыт других стран показывает, что многие народы ведут довольно успешную работу по созданию своих слов для наименования новых вещей и понятий (особенно можно отметить опыт Исландии, Финляндии, Франции). Там не смотрят с обречённостью на наступление чужих языков и не воспринимают как некую неизбежность засорение языка иноязычными словами. И уж тем более не встают на защиту этих иноязычных слов. Они с успехом создают свои слова на основе родного словарного запаса, и благодаря этому их языки получают новое развитие. Это действительное, настоящее развитие, так как оно не обрубает корни языка, а, наоборот, в родных корнях полагает источник для создания нового слова. Ведь родные корни новых слов наполняют эти слова внутренним содержанием, которое понятно для любого человека. Поэтому это живые слова, а не мёртвые обозначения. И в этом заключается живое развитие языка, которое неразрывно связано с пониманием ценности родного слова. А развитость языка является предметом гордости любого народа, который через язык ощущает свою причастность к истории своего народа и видит в своём языке культурное достояние, созданное многими поколениями своих предков. Чувство своего достоинства заставляет оберегать и развивать родной язык. А у кого нет собственного достоинства, тот рано или поздно всего лишается и прислуживает другим. Наверное, только неразвитые дикари с очень бедным языком могут брать из чужих языков всё без разбора, что в конечном итоге ведёт к полной потере родного языка. Кто внушил нам мысль, что, идя по пути подобных дикарей, язык получает развитие и как-то обогащается? История показывает, что этот путь ведёт к перерождению, увяданию и исчезновению языка. М.В. Ломоносов предвидел такую опасность и предупреждал об этом: "Сие краткое напоминание довольно к движению ревности в тех, которые к прославлению отечества природным языком усердствуют, ведая, что с падением оного без искусных в нем писателей немало затмится слава всего народа. Где древний язык ишпанский, галский, британский и другие с делами оных народов? Не упоминаю о тех, которые в прочих частях света у безграмотных жителей во многие веки чрез переселения и войны разрушились". Каким путём пойдём мы, зависит от всех нас.
Бывает, приходится слышать, что многие иноязычные слова (как правило латинские) имеют международное употребление и являются общими для всех европейцев и поэтому всеми признаются как что-то безусловное, вытекающее из общеевропейского развития. На этом основании некоторые полагают, что и нам надо в духе приверженности этого единого (европейского) развития прописать эти слова в нашем языке, несмотря на то, что наш язык и сам имеет широкие возможности обходиться без ненужных дополнений. Тем более, что список подобных международных слов постоянно увеличивается. Возможно, какие-то из этих слов и можно использовать, но сам по себе этот довод довольно-таки слабенький. По крайней мере, в нём нет какой-то научности или просто здравого смысла - делай что-то, потому что это делают другие. Тут, наверное, предполагается, что эти другие более высокоразвиты, и поэтому делай так, как у них, и всё. Здесь мы ведём себя, как школьники младших классов, которым хочется покурить, потому что старшеклассники курят, и не думаем о том, а стоит ли перенимать их привычки? Может быть, не надо делать своим идеалом общеевропейскую усреднённость и одинаковость? Ведь любая культура, в том числе и язык, любопытны своим своеобразием, самобытностью, непохожестью. Если, например, японцы вместо латинского "университет", говорят на родном языке "даигаку" (большое учение), а вместо "студент" -- "гакусэи" (жить обучаясь), то ведь их образование от этого не становится каким-то ущербным. Зачем же пытаться наш язык упростить и лишить самобытности, обтесав его по чьим-то меркам, и уложить в чужие языковые правила и пристрастия? Например, у европейцев есть давняя привычка всё и вся называть латинскими словами. Есть в этом польза для языка или нет? Здесь мы не будем рассматривать все причины такого пристрастия европейцев к латыни, упомянем только, что со времени принятия Европой христианства богослужение там проводилось на латинском языке, и латынь стала восприниматься как язык священного писания. Затем латынь стала и языком науки. Каково же было влияние латыни на местные языки? Например, Ломоносов так обрисовал влияние латинского богослужения на немецкий язык: "Немецкий язык по то время был убог, прост и бессилен, пока в служении употреблялся язык латинский. Но как немецкий народ стал священные книги читать и службу слушать на своем языке, тогда богатство его умножилось, и произошли искусные писатели. Напротив того, в католицких областях, где только одну латынь, и то варварскую, в служении употребляют, подобного успеха в чистоте немецкого языка не находим.". Вот и делайте выводы. Развивают ли инородные прививки язык или наоборот? А у нас следование этому пристрастию к латыни считается признаком большого ума и образованности. И чужая привычка возводится в образец для подражания. А любое подражание, как известно, ничего своего не создаёт, а вынуждено постоянно кого-то догонять и под кого-то подстраиваться.
Сегодня в нашу жизнь входят сотни бытовых приборов. Оправдано ли перенимание иностранных названий (миксер, тостер, блендер, плеер, ресивер, модем, сплитер и т.д.) без попытки дать понятное русское название? Эти слова воспринимаются нами просто как какие-то значки. Обезьянка в цирке ведь тоже слов не понимает, а воспринимает их как знаки к действию. Ей говорят "алле", и она понимает, что надо встать, ей говорят "ап", и она в ответ на слово-значок прыгает. Мы воспринимаем иностранные слова точно так же, как знаки к действию. Мы слышим слово-значок "миксер" и понимаем (кому объяснили), что это такой прибор для смешивания, слышим слово "тостер" и запоминаем, что это такое устройство для обжарки и т.д.. Слово "миксер" и намёка нам не даёт о том, что это. Просто значок, который надо запомнить, как цирковой обезьянке. Русские слова, напротив, несут ясность мышления, так как нет необходимости в словах-посредниках (миксер, тостер, ресивер и т.д.), и вместо непонятного значка появляется осмысленное, доходчивое слово. Мы понимаем, что будильник будит, печь печёт, холодильник холодит, двигатель двигает, глушитель глушит, обогреватель обогревает, самолёт летит и т.д. Поэтому правы были и Сумароков, и Ломоносов, которые говорили, что иностранные слова замутняют мышление, осложняют понимание простых вещей и поэтому портят, калечат наш язык.
